А.-Х.А.Султыгов, С.Е.Шилов.

Ученый и технологический мир ислама -

фундаментальная структура новой гуманитарной цивилизации

http://lib.ru/POLITOLOG/SHILOW_S/sh11.txt

---------------------------------------------------------------
  Email: info@psun-wppr.org
  Date: 14 Dec 2002
---------------------------------------------------------------

  "Самое большое богатство - разум, самая большая нищета - невежество".
  Али ибн Абу-Талиб (четвертый из праведных халифов, 600-661)
  Где Ужас, там и Спасительное
  Гельдерлин, немецкий поэт романтик X IX в.
   
  В начале настоящей статьи укажем на то фундаментальное обстоятельство,
которое сдерживает практическое воплощение всякого инновационного мышления в
самом широком спектре его объективно-исторической необходимости. Здесь и
системные препятствия на пути глобализации, а также несостоявшееся пока
событие становления новой экономики (интернет-экономики, прежде всего) в
качестве реальной практики устойчивого развития, и многое другое, результат
чего - фундаментальное разочарование, растерянность инновационных элит
цивилизации, не получивших ожидаемой поддержки проектам преобразований в
целях общемировых прогрессивных изменений. Горькое "удивление" Дж. Сороса,
не получившего ожидаемой реакции "массовой" элитной поддержки практическому
внедрению идей открытого общества и формированию своего рода нового "плана
Маршалла" для "построения" оного открытого общества на территории бывшего
СССР; "отшельничество" Б. Гейтса, ушедшего от практического руководства
компанией и провозгласившего себя "архитектором систем и сетей"; глобальное
эмоционально-политическое поражение поколения "джефферсоновских"
(социально-инновационных) демократов - поколения Клинтона-Гора; и, наконец,
до сих пор не преодоленная растерянность российских элит, рассчитывавших на
западную поддержку действительно масштабных научно-технологических и
социально-экономических инноваций (развитие которых тормозилось в рамках
СССР), а получивших жесткое прагматическое сотрудничество исключительно в
традиционных отраслях; - все это "живые свидетельства" какой-то чудовищной
системной ошибки, сбоя, вне выявления которой невозможно реальное
инновационное развитие, являющееся фундаментальной структурой устойчивого
развития цивилизации.
  Суть данной ошибки - недопонимание той объективно-исторической
реальности, которая была, в том числе, обозначена в известной статье Ф.
Фукуямы "Конец истории". Рациональный смысл идеи "конца истории", взятой на
уровне осмысления, берущего начало от Декарта, Канта и Гегеля, чрезвычайно
далек от апокалиптических настроений, или апологии западного
либерально-капиталистического общества, - он всего лишь выражает истину
современного исторического состояния западноевропейской цивилизации в
контексте становления общемировой гуманитарно-технотронной цивилизации.
  В формирующейся структуре устойчивого развития общемировой цивилизации
западноевропейская цивилизация с доминирующей функцией США, образует именно
первое (но не единственное) основание устойчивого развития - устойчивость
(о-стойчивость), остов цивилизации развития. (Российский академик Н. Моисеев
неоднократно подчеркивал сложное, системно работающее противоречие,
заключенное в самом концепте "устойчивое развитие". Аппелируя к Канту, можно
раскрыть концепт "устойчивого развития" как саму сущность "практического
разума".) Из подобного подхода следуют два объективно-исторических вывода:
во-первых, пределы инноваций западноевропейского общества предопределены,
место инноваций там закреплено как строго ограниченная функция, подчиненная
задаче воспроизведения статического состояния западноевропейской
цивилизации, имеющего общецивилизационный смысл о-стойчивости (поэтому
инновации, выходящие за границы "практического разума", имеющие
стратегическое общечеловеческое значение, отбраковываются); и, во-вторых,
для создания "совершенной", оптимальной модели устойчивого развития
необходимо второе основание - инновационное развитие, развитие на базе
о-стойчивости. Так, в модели федерализма "остов" образует система местной
власти (субсидиарность, делегирование полномочий на места) с тем, чтобы
центр мог сосредоточиться на проблеме развития.
  Проблемы развития сегодня скурпулезно выявлены и описаны в материалах
ООН и других международных организаций, - предотвращение военных конфликтов,
борьба с бедностью и голодом, необходимость новой экологической политики и
другие "беспросветные" проблемы, образующие чуть ли не замкнутый круг, из
которого не может "прорваться" человечество. Отсутствует не просто механизм
(или механизмы) разрешения этих проблем - отсутствует, в целом, та
естественноисторическая реальность, та цивилизационная реальность
инновационного развития (субъект второго основания), которая, наряду с
западноевропейской цивилизацией как "остовом" устойчивого развития
(субъектом первого основания) образует оптимальную модель устойчивого
развития мировой цивилизации.
  Для того, чтобы раскрыть суть цивилизационной реальности инновационного
развития, для выявления базовых характеристик субъекта второго основания
устойчивого развития, обратимся к истории западноевропейской цивилизации, к
тому ее "месту", где возникает сам феномен развития, к той точке, где
формируется сама возможность научного, технологического и промышленного
освоения действительности. Марксистский анализ, не допускающий существование
капитала в гуманитарной форме ("человеческое измерение экономики"), проходит
мимо этой точки, рассматривая научно-технологическое и промышленное развитие
тотально (сводимо к логической проблеме экономического производства), - как
самовоспроизводящийся, бесструктурный, но иерархически организованный
прото-акт истории (А.-Х. Султыгов, "Теория технологической эволюции",
2000г). Марксистский анализ работает с конкретно-исторической
действительностью научно-технологического развития, но не с возможностью,
способом его возникновения, содержащим потенциал развития во времени.
Непредвзятый исторический анализ западноевропейской цивилизации однозначно
увязывает, отождествляет даже, саму возможность научно-технологического
развития с возникновением и последующей историей становления европейского
университета как фундаментальной формы организации науки. Лишь сознание,
рефлексивная функция которого совершенно подавлена какой-либо из тяжелых
форм экономического детерминизма, способно оставаться при мнении, что
"первая" европейская наука, сыгравшая определяющую роль в создании
предпосылок раннего технологического и промышленного "перевороте", реализуя
при этом саму возможность науки как института, - это некие радикальные
сообщества атеистов, вдохновляемые поиском истины и преследуемые
невежественной церковью.
  Ранний университет (вне которого невозможен университет "поздний",
современный) был формой изначальной институционализации науки, формой
образования христианского Ученого и техно-логического мира. Университет
создавался "на поверхности" живого религиозного института активными
интеллектуальными представителями состоявшейся в институциональном смысле
церкви в качестве института философии ("царицы наук", Большой науки,
меганауки), в качестве естественнонаучной системы "чистого разума",
находящейся в продуктивном диалоге с живым вероучением институциональной
церкви. Ранний университет раскрывался как система "практического разума",
выражающая универсум чистого разума (тео-логии), как фундаментальная
семиотическая система, формирующаяся на базе символической религиозной
системы, как реализация научно-практического и техно-логического значения
опыта "дефинирующего разума" (С. С. Аверинцев), осуществляющего свою
деятельность в сфере чистых оснований развития.
  Таким образом, проблема возникновения субъекта инновационного развития
(субъекта второго основания устойчивого развития) раскрывается, прежде
всего, как проблема образования Нового университета. Речь, как следует из
вышеизложенного, идет не о некотором совершенствовании западноевропейской
научной организации, но об образовании нового научного мира как "мира
мировой цивилизации", об обращении к методологической форме университета как
к истоку феномена развития, раскрывающего саму возможность научного знания
по образованию "общества знаний".
  Семиотическая теория Университета, эксплицированная и разрабатываемая
авторами настоящей статьи из контекста истории философии, науки, культуры,
письменности, является руководящей нитью для формирования представления о
субъекте инновационного развития цивилизации. Важнейшее положение настоящей
теории - "происхождение Университета из духа религии (чистого разума)" как
аналитическое положение объективно-исторической "очевидности", - априорное
основание первичной формы организации науки, поддерживаемое в акте
возникновения институциональной структурой религии (подобно тому, как
"поддерживается" некоторый "информационный протокол", "сообщение").
  Речь идет о том, что для Нового университета, как видит
западноевропейская цивилизация институциональную структуру субъекта
инновационного развития (субъекта второго основания устойчивого развития), -
для этой "мировой души" устойчивого развития, телесность которой образует
западноевропейская форма организации жизни, необходима мощная
естественноисторическая символическая ("живорелигиозная", самоочевидная)
система, находящаяся в той стадии Реформации, когда на ее основе возникает
система семиотическая, возникает, то есть, форма университета, когда
раскрывается возможность Большой науки, как на определенном историческом
этапе развития христианства возник христианский мир европейского
университета, ранний мир европейской науки. Таким образом, мы стоим на
пороге возникновения Ученого и технологического мира ислама как
фундаментальной составляющей научного мира мировой цивилизации, воплощающего
"дух инновационного развития". Безусловно, в исламском мире существует
множество университетов, и авторы не подозревают их в некой вторичности по
отношению к университетам европейским, но речь здесь идет о том, как
возможно естественноисторическое возникновение, по сути дела, новой научной
эпохи, преодолевающей "кризис европейской науки", выявленный Гуссерлем еще в
начале прошлого века.
  История исламской философии в концентрированном виде указывает на
такого рода объективно-историческую возможность. Ее западноевропейская
квалификация как философии "средневековой" теряет главный смысл, потенциал
самораскрытия, ведь тогда придется предположить, что эта "средневековая"
философия не знала ни классической древности, ни возрождения.
Соответствующий терминологический концепт "наследие" в арабоязычной
литературе, с нашей точки зрения, как раз и выражает тот фундаментальный
исторический профиль исламской философии, который совпадает по историческому
времени развития, характеризующему определенный этап развития
самостоятельной цивилизации, с периодом философии Отцов христианской церкви,
философского учения Августина Блаженного, - периодом становления
символического универсума религии, периодом формирования структуры "чистого
разума", периодом "возникновения мышления из религии" на фоне
институционализации религии, когда мышление как бы "вырезывается", по
выражению А. Ф. Лосева, на фоне религии.
  Ибн Рушд (Аверроэс, 1126-1198) в своем "Рассуждении, выносящем решение
относительно связи между религией и философией" стремился показать не просто
"допустимость" философии, но доказывал "обязательность" (ваджиб) занятия
философией для мусульманина. Великий Данте помещает Аверроэса (вместе с
Платоном и Аристотелем) в Лимб. Католический философ и богослов Жильсон
называет учение Аверроэса о согласии религии и философии вехой в истории
мировой цивилизации.
  "Наследие" исламской философии объективно является для всего
человечества предпосылкой возникновения Нового университета, Ученого и
технологического мира ислама, имеющего общечеловеческое значение. Так
неосуществленный, но намеченный проект Ибн Сины (Авиценны, 980-1037) об
универсальной родово-видовой схеме организации наук, есть, по существу,
проект Большой науки, меганауки, обретает свою актуальность на пороге
третьего тысячелетия. Европейцы должны осознать, что у них на глазах для
исламской цивилизации в ином, особом способе течения исторического времени
начинается медленный величественный процесс становления Ученого и
технологического мира ислама, который (процесс формирования Ученого и
технологического мира в чистом виде) является и "сокровенным воспоминанием"
для европейской истории мышления, и который захватывает самые
фундаментальные проблемы развития всего человечества, и, прежде всего, то
поле научной проблематики, поле оснований науки, оказавшееся "не по зубам"
науке западноевропейской в силу ее исторического возраста как
институциональной системы, двигающейся в определенном историческом времени и
проходящей иной этап развития. Необходимо осознать единство двух цивилизации
в науке - в разработке чистой функции устойчивого развития. Возрождение
"наследия" исламской философии, рефлексивное осмысление ее как истока, самой
возможности возникновения инновационной составляющей устойчивого развития
открывает, прежде всего, новые горизонты описания непосредственной
реальности устойчивого развития, отсутствующие в западноевропейской
традиции.
  Так, Ибн Сина, "князь философов" и "князь врачей", описывает феномен
развития как "ряд возможного", который качественно отличается от
бесконечности "горизонтального" чередования единичного временного сущего,
возникающего в ограниченной материи мира. Такого рода постижение и
"схватывание" развития невозможно вне семиотической концепции абсолюта,
которая представлена у Ибн Сины в виде концепции времени-вечности,
образующей ряд развития: вечность представлена в образе двух стратегий
развития, направленных в прошлое и будущее из точки настоящего и образующих,
соответственно, 'азал и'абад. Понятие 'азал ("безначальность"), которое
выражает отсутствие начала во времени, ничего не сообщая о конечности или
бесконечности во времени, и понятие 'абад ("нескончаемость"), выражающее
отсутствие конца во времени для того, что могло иметь или не иметь начало во
времени, - вместе образуют бесконечно-конечную линию моментов времени,
сквозь которую просматривается действительный числовой ряд. Тела обладают
своими "до" и "после" благодаря времени, а само время - самостно, поэтому у
времени нет времени, т.е. время не бывает до или после времени. Настоящее
понимается как общая граница "до" и "после", или прошедшего и будущего.
Прошедшее и будущее континуальны и не имеют начала и конца. Читатель сам
может сопоставить уровень системности так востребованной сегодня
континуалистской теории времени Ибн Сины с истолкованием времени в философии
Августина Блаженного ("Исповедь", главы 10 - 30 книги XI), которое
производит впечатление не законченной стройной теории времени, а скорее
собрания отдельных высказываний Августина, очень слабо связанных друг с
другом логически. А ведь Аврелий Августин родился в 354 году, до, собственно
говоря, возникновения ислама, не говоря уже об арабской философии, - уже
одно это может дать читателю, способному "припомнить" историю европейского
университета, сама возможность которого (университета) закладывалась в том
числе и Августином Блаженным, косвенное представление о том грандиозном
явлении Ученого и технологического мира ислама, основанном на
структурообразующих компонентах "наследия", которое нас ожидает в грядущем.
  По сути дела, становление Большой науки Ученого и технологического мира
ислама - это образование "нового аристотелизма" (С. С. Аверинцев). Само
"исламское наследие" и ввело исторически аристотелизм в основание
европейской культуры. Бывшие тогда в ходу латинские переводы Платона и
Аристотеля делались не непосредственно с греческих оригиналов, а с арабских
переводов, к которым прилагались комментарии Ибн Сины (Авиценны), Аверроэса
и др. В первом из европейских университетов в Салерно лекции читались на
арабском языке.
  Постановка вопроса о "новом аристотелизме" как метафоре для грядущего
Ученого и технологического мира ислама в рамках разрабатываемой авторами
статьи семиотической концепции Университета - это не только идея о
необходимости новой универсальной философской энциклопедии наук, но
выявление базовых групп проблем современной науки, выявление связей между
ними, оснований и структурообразующих компонентов. Концепция "конца истории"
предполагает особое состояние западноевропейской цивилизации, которое можно
назвать состоянием без-основности в том смысле, что философско-меганаучные
основания западноевропейского знания "схватываются" феноменологически, в
реальной практике, "спрятаны" под напластованиями культурных традиций и
механизмов, не отрефлектированы, не прояснены в отчетливой форме,
подменяются "самочевидностью", - не могут быть смоделированы. Так,
практически любой учебник по праву напомнит вам во введении, что такая
фундаментальная проблема как нормообразование норм права не разрешима при
современном состоянии науки. Медицина открыто признает отсутствие
подтверждаемой практически теории иммунитета. Множество высокоученых
экономистов и экономических течений не способно скрыть факт отсутствия
научной концепции рынка, подтверждаемой на практике и способной к
долгосрочному прогнозированию "в реальных цифрах".
  Мы выделяем семь структурных групп проблем выявления оснований науки,
вне разработки которых невозможна действительная концепция устойчивого
развития, то есть, меганаука:
  проблема новой информационной экономки - научной (меганаучной), то
есть, рефлексивной теории рынка;
  проблема нормоообразования норм права - научной, рефлексивной теории
права;
  проблема "единой теории поля" - рефлексивной теории физики;
  проблема теории иммунитета;
  проблема оснований математики, логики - рефлексивной теории математики
(теории математического синтеза, или математической теории синтеза);
  проблема искусственного интеллекта - теория математической риторики;
  проблема федерализма - теории "меганаучного", гуманитарно-технотронного
государства, теория "государства рефлексии".
  Западноевропейское мышление остановилось перед этими проблемами, сумев
их достаточно явно сформулировать, поскольку уже довольно длительное время
переживает исторически закономерный период "семиотического атеизма",
свойственный времени "конца истории". Дело в том, что структурообразующей
функцией, системной для всех семи групп проблем, является онто-научная
семиотическая конвенция, отрицающая бытие абсолюта, универсальной структуры,
в любом из возможных способов его существования на уровне языка науки, что
налагает тотальный запрет на фундаментальную рефлексию, на обобщения и
абстракции качественно новых порядков системности, развивающих не только
формально-математические методы, но и некоторые содержательно-математические
методы, то есть, методы в такой степени граничащие с физической реальностью,
что они практически являются ее частью - где "бог не играет в кости", по
выражению Эйнштейна. Речь идет не о формальном признании или непризнании
учеными религиозного абсолюта, а об образовавшихся генетико-семиотических
программах, образующих метод, но одновременно и предел языка современной
науки как основного средства семиотического (знакового) освоения
действительности.
  Пожалуй, самым крупным семиотическим событием, первым семиотическим
поворотом для современной научной мысли стал приход в Европу арабских цифр.
Арифметика, которую до того учили схематично, была обновлена введением
девяти арабских цифр монахом Гербертом, получившем образование в Испании, в
мусульманском университете, и ставшим Римским Папой под именем Сильвестра II
(999-1003) (до него эти цифры не использовались за пределами мусульманского
мира). Несмотря на превосходство над римской системой счисления,
понадобилось еще около 400 лет, чтобы арабские цифры утвердились в
европейской математике и счете (важнейшая роль здесь принадлежит
авторитетному европейскому математики Фибоначчи, предложившему использовать
арабскую систему счисления вместо римской в 1202 году). Событие перехода на
арабскую систему счисления означало "появление Университета в головах",
появление научного мышления, обладающего орудием и методом своей научности,
своего ремесла - "алгоритмом". Известный исследователь "исламского наследия"
Де Во пишет: "Используя цифры, арабы стали основателями повседневной
арифметики, они сделали алгебру точной наукой и значительно развили ее, они
заложили основы аналитической геометрии; неоспоримо, что они были
основателями плоскостной и сферической тригонометрии. Астролябия (сафиха)
была изобретена арабом аз-Заркали (Арказел), который жил в Испании в
1029-1087". Одним из первых арабоязычных математиков, освоивших индийскую
позиционную систему с нулем и правила индийского счета, был Мухаммед бен
Муса из Средней Азии, известный под именем ал-Хорезми (в европейском
искажении -- Algorithmus, отсюда слово "алгоритм"). Сама возможность
"алгоритмизации" пространственно-временного континуума посредством
"исчисления бесконечно малых", получившая фундаментальное выражение в
"Математических началах натурфилософии" И. Ньютона, коренится в "наследии",
где гармонично сочетается с базовой "исламской" теорией равновесия,
выражающейся в заложенных в "исламском наследии" основах гидростатики -
науки о равновесии жидких тел, а также в изобретении маятника в часах.
  Важнейшей составляющей Ученого и технологического мира ислама станет
разработка, раскрытие нового универсального алгоритма научного познания,
алгоритма меганауки, скрывающегося за метафорой "искусственного интеллекта".
Речь идет о возможности нового семиотического прорыва в рациональном
освоении действительности, связанного с качественно новом уровнем
тематизации знаковых систем. Так, по мнению исследователей в области истории
искусственного интеллекта, работа выдающегося мыслителя Мухйи ад-Дина
Мухаммада ибн аль-Араби (1165-1240) "Изображение окружностей, охватывающих
подобие человека Творцу и сотворенному миру" вместе с работой
францисканского монаха Луллия "Великое искусство", писавшего на арабском
языке, вводит идею "устройства для автоматического открытия истин", в рамках
которой приведены чертежи и "правила пользования" логической машиной. В 1200
г., начиная свое паломничество на Восток, Ибн аль-Араби видит необычный сон:
он будто бы "вступает в брачные отношения со всеми звездами неба и всеми
буквами алфавита". Одно из основных понятий криптографии - шифр - также
имеет корни в арабском слове "цифра". Одна из первых крупных книг, в которой
содержательно описывается криптография, - это труд, созданный Абу Бакр Ахмед
бен Али бен Вахшия ан-Набати, - "Книга о большом стремлении человека
разгадать загадки древней письменности". Важнейшее значение для формирования
нового семиотического поворота имеет филология как важнейшая составляющая
"исламского наследия", которая основывается "на теории, утверждающей, что на
смысл можно указать посредством пяти вещей: "выговоренности", "письма",
"жеста", "положения пальцев" (развитого среди дописьменных арабов сложного
искусства счета на пальцах) и "положения вещей". Составляя центр всех этих
отношений указания, сам "смысл", согласно данной теории, ни на что не
указывает и служит поэтому неопределимым фундаментом понимания и слова и
вещи. Слово определяется как единая структура, в которой "выговоренность"
связана со своим "смыслом" не случайно, но согласно "истине". Этим
"выговоренность" отличается, с одной стороны, от "бессмысленного звука",
который не передает смысл, а с другой - от "знака", который может быть
произвольно установлен для указания на те или иные вещи. Таким образом,
"выговоренность", с одной стороны, тождественна своему смыслу, поскольку
всегда транслируется в него, и наоборот, данный смысл выражается в своей, и
только своей "выговоренности". Современное философское знание, к которому
пришла западноевропейская цивилизация, характеризующее эпоху "конца
истории", указывает прежде всего на это состояние "феноменологического
голоса" и называет его "голосом, взятым в феноменологическом смысле, речью в
ее трансцендентальной плоти, дыханием интенциональной одушевленности,
трансформирующей тело слова... в духовную телесность. Феноменологический
голос и будет этой духовной плотью, которая продолжает говорить и
наличествовать себе самой -- ПРИСЛУШИВАТЬСЯ К СЕБЕ -- в отсутствие мира" (Ж.
Деррида, "Голос как феномен другой сущности в теории знака Гуссерля", 1973).
Подобное понимание как "грядущее" образует существо концепции деконструкции
"последнего философского гения" западневропейской философии Ж. Дерриды, в
частности, его вывод о том, что слово и обозначаемое им понятие, т.е., слово
и мысль, слово и смысл, никогда не могут быть одним и тем же, поскольку то,
что обозначается, никогда не присутствует, не "наличествует" в знаке.
  Одной из важнейших стратегий Ученого и технологической мира ислама,
основанной на возрождении "исламского наследия" в форме нового университета
должна стать концепция Semeiotic Web (концепция и термин разработан авторами
и впервые публикуются в настоящей статье), концепция "семиотической
паутины".
  В основе концепции Semeiotic Web лежат три ключевые технологии:
  спецификации, позволяющие определить структуру смысла;
  онтологическая система, позволяющая определять смыслы и отношения между
ними;
  система определения ресурсов, обеспечивающая модель кодирования для
значений смыслов, определенных в онтологии.
  Онтология основывается на дефинициях меганауки, рефлексивном
упорядочивании значений времени как классов категорий, образуемых смыслами
времени. (С. Е. Шилов, "Хроника. Дефиниции меганауки. Заметки на полях
"Философии и физики" Гейзенберга", 2000, www.psun-wppr.org). Semeiotic Web,
наряду с западноевропейской концепцией Semantic Web, технологиями
"семантической паутины", которые позволяют сегодня цивилизованному
сообществу начать автоматизацию использования разнородных распределенных
источников информации и служб в Интернета, и образуют одну из важнейших
коммуникационных систем технотронной цивилизации, как соответственно "новый
центр" и структура этой системы, как система категорий универсального языка
- знаковой системы, выражающей дефинитивную структуру феномена времени.
  По существу, научный и технологический мир Запада сегодня пребывает в
стадии использования "непозиционных системам счисления", мы называем их в
концепции Semeiotic Web непозиционными (логическими) системами счисления
информации. Как известно, в таких системах счисления, которыми пользовались
древние египтяне, греки, римляне и некоторые другие народы древности, от
положения знака в записи не зависит величина, которую он обозначает; поэтому
они называются непозиционными системами счисления (римская система записи
чисел - римские цифры и др.). Концепция Semeiotic Web вводит понятие
позиционной (риторической) системы счисления информации. В позиционных
системах счисления, как известно, величина обозначается цифрой в записи
числа и зависит от ее позиции.
  Власти Саудовской Аравии объявили недавно о том, что в ближайшие месяцы
специальные серверы, расположенные в городке науки и технологии имени короля
Абдель Азиза в Эр-Рияде, блокируют около 400 тыс. Web-сайтов по причине их
несоответствия моральным нормам этого королевства. Местные
Интернет-провайдеры, коих насчитывается около двух десятков, работают под
неусыпным контролем министерства науки и технологии, которое и занимается
фильтрацией и блокированием сайтов неподобающего содержания. По заявлению
министерства, 95% блокированных сайтов являются порнографическими, а
остальные 5% - пропагандируют идеи, которые противоречат законам ислама. Не
беремся оценивать данное решение, так как это тема отдельной статьи, но, в
целом, отметим остроту постановки вопроса о содержании коммуникационных
сетей на основе "исламского наследия", что особым образом подчеркивает
актуальность концепции Semeiotic Web как системы дифференциация (различения)
смысловых структур в рамках становления Ученого и технологического мира
ислама.
  Впервые идея позиционной системы счисления возникла в древнем Вавилоне,
метафора вавилонской башни хорошо отражает гносеологические амбиции
настоящей системы. Так, идея позиционного счисления информации может стать
основной рефлексивной теории рынка, смысл которой феноменологически схвачен
в концепте "беспроцентного кредита", коренящемся в "наследии". "Разработка
концепции Semeiotic Web и иных фундаментальных стратегий Ученого и
технологического мира ислама означает фактическую деконструкцию "мифа о
Вавилонской башне", то есть выработку универсального языка мегаунаки,
выводящего человечество за пределы "раздробленности" мира на путь к новой
гуманитарной цивилизации.
  Так, американский исследователь Франц Розенталь в своей книге
"Торжество знания" упоминает, что в Коране корень слова "знать" (ильм)
вместе с производными от этого словами " знание", "наука" встречаются около
750 раз, т.е. необычайно часто, составляя около 1% его словарного фонда. Для
аргументации идеи о том, что в Коране значительное место уделяется разуму и
знаниям можно привести ряд аятов. Так, "Разве сравняются те, которые знают,
и те которые не знают?" (39;12); "... слепой, глухой и зрячий, слышащий.
Разве сравняются в примере?" (11;26); "Возвышает Аллах тех из вас, которые
уверовали и тех, кому дано знание, на разные ступени" (58; 12). "Коран-это
священная книга, в которой рационализм занимает большое место". (М.
Роденсон)
  Крупнейший мусульманский теолог Мухаммад аль - Газали (ум. 1111г.)
писал: "Наука зависит от благородства объекта знания, а ранг ученых - от
ранга знания. Не может быть сомнения в том, что самое главное и высокое из
всего подлежащего познанию есть Бог, Создатель, Творец, Подлинный,
Единственный. Поэтому знания о Нем, которые есть наука о (Его) единстве,
будут наиболее замечательными, славными и совершенной областью знания. Это
есть "необходимое знание", приобретение которого обязательно для каждого
сознательного человека".
  Псевдорелигиозное самоопределение террористических организаций,
подчеркнутое событиями 11 сентября во всемирном масштабе, требует
осмысления. Сущностью террора как вида человеческой деятельности является
последовательный, рациональный, логически стройный, идеологический атеизм.
Атеизм как система антирелигиозного советского агитпропа - всего лишь жалкая
пародия на истинный системный атеизм - терроризм. Террор, таким образом,
должен пониматься как деструктивный "историко-правовой институт", замыкающий
ряд: революция, тоталитарное государство, террор. Подобно институту
революции, институту тоталитарного государства, институт террора имеет свой,
отличный от цивилизованного (и противостоящий ему) способ воспроизводства
капитала (включая гуманитарный капитал), свои социально-экономические,
правовые, информационные и иные отношения, административно-территориальную
организацию, идеологию, собственное жизненное, геополитическое,
этнонациональное пространство. Так террор не тождественнен войне: террор
может вести войну, как может вести войну революция, как может вести войну
тоталитарное государство. В условиях современной материалистической
цивилизации именно доведенный до совершенства атеизм зачастую является
наиболее возможной формой нематериалистического существования. "Террор
против террора - за этим более нет идеологии. У нас теперь нет ни идеологии,
ни политики. Ни идеология, ни причина, ни даже исламская причина не могут
быть теми источниками энергии, которые питают террор. Она (энергия) не имеет
своей целью изменение мира; она намерена (как любая ересь своего времени)
радикализировать мир посредством жертвы, в то время как система старается
реализовать (мир) силы. Терроризм, подобно вирусу, находится везде.
Пронизывая собою глобальную систему, терроризм, подобно тени всей системы
господства, готов в любом месте представлять себя в качестве двойного
агента. Нет никакой определенной границы для него, - он находится в самом
сердце этой культуры, которая борется с ним. Визуальная схизматика (и
ненависть) противостояния, на глобальном уровне это выглядит как вызов
Западному миру, тайно указывает на внутреннюю хрупкость господствующей
системы. ...Поэтому это не потрясение цивилизаций, религий, но то, что
находится по ту сторону Ислама и Америки. Однако некоторые пытаются
фокусировать конфликт на этих обобщениях, чтобы показать иллюзорную
видимость конфликта и его возможное решение (силовое). Конечно, это
фундаментальный антагонизм, но те, кто показывает его через призму Америки
(которая, возможно, находится в эпицентре, но, отнюдь, не является
воплощением глобализации) и через призму Ислама (который не является
воплощением терроризма), тем самым показывают, что глобализация сражается с
самой собой" (Ж. Бодрийар, "Дух терроризма"). Таким образом, закономерно,
что именно ислам, которому объективно-исторически предстоит период
Реформации, и который является сегодня живым религиозным институтом
цивилизации, вступающим в фазу реформации, - именно ислам образует круг
средоточия вызовов, важнейшим из которых является международный терроризм.
Как же понять, что именно истинный атеизм толкает религиозного фанатика на
самоубийственный акт террора? Разгадка в понимании Террора не как
информационной картинки, наводящей ужас на обывателя, но как деструктивной
историко-правовой системы, наследующей соответствующим историко-правовым
системам революции и тоталитарного государства. Радикальное несоответствие
идеалов революции и тоталитарного государства их исторической
действительности так же характерно и для института терроризма. Адекватный,
превосходящий по мощи ответ на глобальный вызов международного терроризма, -
это становление Ученого и технологического мира ислама. Речь, как следует из
вышеизложенного, идет не о каких-то необычных научных сообществах, но о
новых "стандартных" научных, информационных и технологических институциях и
сетях, решающих на современном и постсовременном уровне фундаментальные и
практические задачи устойчивого развития цивилизации.