Вера без крови и коварства

Тезис о насильственном насаждении Ислама в Иране несостоятелен, равно как и все попытки вывести «языческие» вероисповедания на официальный уровень

Муртаза Мутаххари принадлежал к плеяде блестящих интеллектуалов Ирана, до Исламской революции участвовавших в полемике с идеологами шахского режима и защищавших Ислам от их нападок. Он прославился как выдающийся ученый в области исламской философии, мистицизма и права.
Мутаххари не испытывает враждебности к зороастризму. Он согласен с традиционной мусульманской точкой зрения, согласно которой зороастризм был первоначально монотеистической религией и лишь потом склонился к дуализму.


До недавнего времени его труды совершенно не были известны российскому читателю. Лишь в 2008 году в издательстве «Петербургское востоковедение» вышел в свет перевод его книги «Ислам и Иран: история взаимоотношений». Данная тема рассматривается со всех сторон: что представлял собой доисламский Иран, как Ислам пришел в Иран, какое влияние на находящуюся в процессе становления исламскую цивилизацию оказала иранская культура, и какую роль сыграли иранцы в истории исламского мира.

Главный акцент при этом делается на полемику со сторонниками шаха, которые утверждали, что неграмотные арабские варвары вторглись в Иран и разрушили блистательную иранскую культуру, что они силой заставили персов отказаться от их национальной религии – зороастризма и насадили Ислам.

Мутаххари цитирует одного из приверженцев данных взглядов: «Известно, что арабское нашествие обошлось Ирану очень дорого, при столкновении двух культур – иранской и кочевников – народу был нанесен огромный ущерб, и политическое поражение завершилось духовным разгромом» (с. 89). По мнению другого сторонника шахского курса, вследствие распространения Ислама «взамен нашей воинственности, отваги и храбрости пришли слабость, немощь и нерешительность. И эти изменения стали причиной многих наших бедствий» (с. 89).

Подобными утверждениями «новые зороастрийцы» весьма напоминают наших отечественных неоязычников, по мнению которых коварные византийцы посредством князя Владимира уничтожили великую славянскую культуру и силой насадили христианство, ослабившее славянский дух. Будучи одновременно ярыми исламофобами и имея склонность ко всему реликтовому и экзотическому, эти же люди в отношении Ирана с сожалением пишут об упадке зороастризма. Так, А. М. Иванов называет зороастризм «обокраденной религией» (Иванов А. М. Рассветы и сумерки арийских богов. Расовое религиоведение. – М., 2007, с. 172).

Но если наши неоязычники находятся на периферии общественной жизни и о них мало кто знает, то в Иране до 1979 года споры подобного рода находились в самом центре общественного внимания. При этом целью сторонников шаха было вовсе не возрождение зороастризма со всей его культовой практикой и жизненным укладом, но именно подрыв позиций Ислама, препятствовавшего, по их мнению, модернизации страны.

Выступая во всеоружии научного знания, Мутаххари опровергает теории поклонников доисламского Ирана. Он наглядно показывает, что уже до арабского вторжения зороастризм терял свои позиции, а связанная с ним социальная структура исключала социальную мобильность и этим тормозила развитие страны. В период правления Хосрова Парвиза (591-628) большое распространение в Иране получило христианство яковитского и несторианского толка, и многие из приближенных царя, будучи представителями знатных иранских семей, стали христианами (с. 104-105). Таким образом, если бы не Ислам, то христианство в конечном итоге вытеснило бы зороастризм (с. 102).

Зороастрийская среда не дала ни одного философа или ученого. До прихода Ислама все иранские ученые были христианами, иудеями или сабиями (с. 427). Точно также, кстати, невозможно назвать ни одного философа или ученого, жившего в языческой Руси.

Мутаххари пишет о том, что многое в культовой практике и образе жизни древних зороастрийцев отпугнуло бы их современных поклонников, слывших прозападными рафинированными интеллигентами. Действительно, многочисленные суеверия, связанные с поклонением огню, такие обряды, как умывание коровьей мочой или запрет мыться теплой водой, распространенность браков между близкими родственниками (между отцом и дочерью, братом и сестрой) (с. 132, 238) вряд ли бы вызвали у них восторг. На этом фоне и ненавистный им Ислам показался им приемлемой и рациональной религией.

Но при этом Мутаххари не испытывает враждебности к зороастризму. Он согласен с традиционной мусульманской точкой зрения, согласно которой зороастризм был первоначально монотеистической религией и лишь потом склонился к дуализму, и пишет, что «Заратуштра для нас лицо весьма уважаемое» (с. 119). Такую позицию он подкрепляет ссылкой на мнение Ж. Дюмезиля, который полагал, что учение Заратуштры «под влиянием существовавших традиций, жизненных условий и желаний самих верующих претерпело определенные изменения. Единобожие в нем уступило место своеобразному язычеству, приближенные Богу ангелы стали считаться равными ему» (с. 127).

Из книги Мутаххари становится очевидной и несостоятельность тезиса о насаждении Ислама в Иране арабами силой. Он замечает, что большинство иранцев стали мусульманами уже тогда, когда на территории Ирана правили уже независимые от халифата династии: Тахириды, Буиды и др. При желании прежде обратившиеся в Ислам иранцы могли бы запросто вернуться к «вере предков», но случаев этого практически не было. При этом историки пишут об иранцах, которые еще в VIII, IX и даже X веках были зороастрийцами и пользовались при этом уважением среди мусульман.
Мутаххари опровергает распространенное в околонаучных кругах представление, согласно которому шиизм является якобы «арийским вариантом» Ислама, противостоящим «семитскому суннизму».

Много зороастрийцев жило в провинциях Табаристан, Керман. При жизни знаменитого ученого Истархи (ум. 958) более половины жителей провинции Фарс все еще поклонялись огню. При этом и иранцы-мусульмане сохраняли верность многим культурным традициям доисламского периода, например, отмечали праздники Ноуруз и Мехрган (с. 46-48). Все это опровергает измышления недоброжелателей Ислама, что он якобы был принесен на иранскую землю огнем и мечом арабскими завоевателями. Причина победы Ислама заключается в его духовной силе и привлекательности.

Попутно Мутаххари развенчивает мифы, до сих пор популярные в околонаучной среде, в том числе и среди неоязычников. Прежде всего, это миф о существовании неких «арийских» и «семитских» религий, о том, что выбор того или иного вероисповедания обусловлен расовым происхождением и климатом. Подобные идеи ранее достаточно крепко держались в умах западноевропейских ученых. Мутаххари замечает, что «расы в чистом виде существовали лишь в далеком прошлом, но к настоящему моменту произошло столько смешений и миграций, что от прежних самостоятельных расовых объединений не осталось и следа. Многие из нынешних иранцев, у которых родной язык персидский и которые гордятся своим иранским происхождением, генетически являются арабами, тюрками или монголами» (с.14).

То же, кстати, справедливо и в отношении отечественных расистов и неоязычников. Многие из тех, кто любит рассуждать о «чистоте русской крови» и о «славянских богах», возможно, имели своими предками угро-финнов, татар, грузин, а может даже и евреев, и поклоняться им надо не «славянским богам Сварогу и Яриле, а удмуртскому Инмару или тюркскому Тенгри».

Вместе с расизмом Мутаххари выступает и против национализма, указывая на то, что является чуждой, занесенной с Запада идеологией, направленной на разобщение мусульманских народов (с. 8-9). В этом он следует за Рене Геноном, который писал, что западники «стремятся к формированию на Востоке различных наций», а всякий национализм глубоко чужд традиционным воззрениям (Генон Р. Кризис современного мира. – М., 1991, с. 96).

Отсюда Мутаххари опровергает распространенное в околонаучных кругах представление, согласно которому шиизм является якобы «арийским вариантом» Ислама, противостоящим «семитскому суннизму». Подобные взгляды высказывал еще граф Гобино, который считал представления древних иранцев о сакральном и божественном характере власти сасанидских монархов главной основой шиитских убеждений об имамате и непогрешимости пречистых имамов (с. 60).

На самом же деле первые шииты (за исключением Салмана Фариси) не были иранцами, и шииты среди иранцев долгое время вовсе не составляли большинства. Напротив, в первые века Ислама мусульманские ученые персидского происхождения из числа знатоков Корана, хадисов и фикха были в основном суннитами, а некоторые из них и вовсе враждебно относились к шиитам. До воцарения династии Сефевидов (XV в.) жители большинства областей Ирана были суннитами, и лишь после этого времени ситуация стала меняться в пользу шиитов. На это, кстати, указывает, и наш выдающийся востоковед И. П. Петрушевский в книге «Ислам в Иране в VII-XV вв.»

Вдобавок, Мутаххари разоблачает историческую недостоверность преданий о сожжении книг арабами в Иране и Египте (с. 197 - 231). В том, что сожжение Александрийской библиотеки арабами является легендой, согласен и наш отечественный арабист О. Г. Большаков (Большаков О. Г. История халифата. – Т.2. – М., 2002, с. 122). На самом деле, великая библиотека тихо угасла в течение предшествовавших столетий.

К сожалению, в книге Мутаххари сообщаются и явно недостоверные факты, например, автор не раз утверждает, что на территории государства Сасанидов до арабского вторжения проживало 140 млн. чел. (с. 76), что даже трудно себе представить. На самом деле, число населения державы Сасанидов по современным подсчетам равнялось около 30 млн. (Большаков О. Г. Ук. соч. – Т. 1. – М., 2002, с. 11).

Встречаются и вовсе забавные утверждения, вроде того, что исламское правление основано на принципе «демократии и народовластия», или что Ислам в Иране «упразднил безоговорочную полигамию в форме гаремов, разрешая ее в определенных и социально необходимых пределах с условием признания равноправия женщин и учетом возможности мужчин (с.239). Конечно, гаремы с множеством наложниц были как в доисламском Иране, так и в исламском. Все это «народовластие» и «равноправие женщин» объясняются зловещим влиянием духа современной автору эпохи.

К числу недостатков книги можно указать и то, что раздел, посвященный иранским философам, представляет собой простое перечисление имен с указанием кратких биографических данных (с. 352-425) без выявления закономерностей истории философии в Иране. Но все это никак не умаляет ценности труда Муртазы Мутаххари.

Андрей Игнатьев

http://www.evrazia.org/article/1184