Эрнст Юнгер является одним из крупнейших немецкоязычных авторов. Уже давно за рубежом говорят о трех величинах нашего столетия: Мартине Хайдеггере, Карле Шмидте и Эрнсте Юнгере. Вместе мыслителем Мартином Хайдеггером и правоведом Карлом Шмидтом Эрнст Юнгер принадлежит к выдающимся фигурам духовной жизни столетия. Хайдеггер поставил вопрос о бытии. Шмидт искал закон, номос будущего справедливого общества. Юнгер сохранил неоскверненным адамический, пророческий образ человека. Не только его несокрушимая творческая сила, которую он сохраняет в возрасте 102 года (данная статья была написана в 1997 г., еще при жизни Эрнста Юнгера – примеч. пер.), но и его уникальный облик превращают Эрнста Юнгера в феномен духовной жизни Запада на пороге наступающего столетия.
Автор данного текста не задается целью осветить принципиальный характер его беспокойного и длинного жизненного пути, пройденного им начиная от вильгельмовской империи через все последующие политические эпохи в качестве свидетеля и аналитика, в качестве «сейсмографа». Эрнст Юнгер обладает «безошибочным» чутьем возможностей и опасностей своей эпохи, которой он собственно говоря всегда заранее ставит диагноз (Siedler, Focus 13/95). То, что точные диагнозы, поставленные в данное время, могли сообщать не только о приятном, преждевременно вызывало враждебное отношение к нему при всех сменах политической системы. Юнгер дал на это свой знаменитый ответ, что нельзя делать барометр ответственным за тайфун.
Будучи поэтом, естествоиспытателем и мыслителем, он осознал нигилизм нашей эпохи, господство техники в качестве «великого знамения», но несмотря на это сам не покорился титаническим силам. Буря, бушевавшая в этом столетии, в результате первой мировой войны сокрушила монархию, а в результате второй мировой – национальное государство. Незаметно и без какого-либо демократического голосования, как писал Юнгер, мы вступили в международные системы союзов потребителей электричества, пользователей автобанов и плательщиков налогов.
В 1932 году Эрнст Юнгер первым осознал явившийся во всем мире бесклассовый, мифологический образ «рабочего», чьей «униформой» является «техника». В 1960 году он уже говорил о «мировом государстве», чем, опередив свое время на тридцать лет, предвосхитил прекращение конфронтации между Западом и Востоком и одновременно распространяющийся процесс глобализации. Запись в дневнике за 1983 год гласит: «Злодеяние меняет свои названия; оно остается неискоренимым и постоянным. Также денежное обращение становилось динамичным и абстрактным; оно требует путаных сделок, не поддающихся законодательному регулированию. Теперь грабят не кошельки, а в кошельках» (Siebzig verweht III., 242). Юнгер никогда не придерживается диалектики pro et contra, материализма или идеализма, романтический консерватизм также мало значил для него, как и безвольное принятие технической унификации жизни. Юнгер напоминает о пределах технического прогресса, об эксплуатации ресурсов Земли. Он проводит различие между Землей как титаническим, механическим источником сырья и органическим телом, которое предназначено во владение человеку. В его длящихся всю жизнь поисках человеческой свободы посреди планетарного нигилистического господства техники и «могущественных фактов» (мировая гражданская война, атомная угроза, разрушение окружающей среды, манипуляции наследственностью и др.) Юнгер никогда не позволял себе опускать руки.
Различные проявления нигилизма он встречал, обладая принципиально новым способом видения. Сменяющие друг друга образы солдата, рабочего, странника по лесу, анарха благодаря их неоскверненной человеческой свободе и устойчивости к ударам судьбы не дают сбить себя с толку ни при каких внешних катастрофах. Его самой важной работой для многих является «Странствие через лес», которой он воодушевляет читателя на борьбу за свободу. Эта работа является одним из редких примеров книги, актуальность которой со временем только увеличивается: «Странник, идущий через лес, это конкретный индивидуум, он действует в конкретном случае. Он не нуждается ни в теориях, ни в выдуманных партийными юристами законах, чтобы узнать, что является законным. Он припадает к источникам нравственности, еще не распределенным по каналам институций. Здесь вещи становятся простыми, в случае если в нем еще живет неподдельность». За десятилетия своей писательской жизни Эрнст Юнгер осуществил поворот от политики, от истории к мифу. Во время падения стены между Востоком и Западом и конца идеологий он сказал, вглядываясь в 21-е столетие: «У меня впечатление, что философское мышление возможно будет покрыто сводом теологических изменений. И для этого собственно говоря не нужны более никакие идеи, только образы. И это было бы возможно хорошо, если бы пришел новый Моисей и явил новые образы. В любом случае двадцать первое столетие станет очень значимым в этом отношении. Старые ценности более не действительны, а новых еще нет» (19.10.1989, выступление на пресс-конференции в Бильбао).
Ислам Эрнст Юнгер сегодня видит в его самых модернистских, титанических проявлениях: «Удивительным является возрождение Ислама в наши дни. При этом следует заметить, что он остается зависимым от техники как от «униформы рабочего» (Die Schere, 191). На пресс-конференции по случаю присуждения почетной докторской степени в университете Бильбао 19 октября 1989 года Эрнст Юнгер отверг «взаимозачет» между религиями и заявил: «В любом случае мусульманам в наше время весьма присуща глубокая религиозность, и у них возможно есть заблуждения. Но мне больше по душе искренние заблуждения, чем повсеместно распространенная пустая болтовня».
На те места в творчестве Юнгера, в которых он касается сущности Ислама, наложило отпечаток его интуитивное знание экзистенционального единства и простоты этой религии. Следовало бы здесь привести несколько примеров из текстов. В одном из своих самых поздних и наиболее зрелых произведений, являющимся жемчужиной немецкой литературы, «Опасном движении», он пишет о капитане графе Каргане, выступающем в качестве одной из значимых фигур повествования: «После отставки он раздумывал, не перейти ли ему в Ислам, и он и сегодня все еще носился с этой мыслью. Нет лучшего способа пребывать в гармонии с собой и с миром. Но как долго можно будет оставаться в таком состоянии?» Будучи страстным путешественником по миру, Юнгер указывал на то глубокое значение, которое мусульманин придает поездке как жизненной притче и констатировал в своих дневниковых записях: «В каждое путешествие должен быть включен элемент паломничества в старом значении этого слова. В противном случае оно остается коллекционированием образов, которые вредны для странника, потому что они его разрушают. Мусульманин не знает путешествия, как понимаем его мы, он знает только торговые поездки, военные походы и паломничество. Но все же он видит больше, чем световые эффекты и их красоту, когда в пустыне он коленопреклоненно стоит на своем ковре» (Saemtliche Werke, VI., San Pietro, S.348).
Почему пребывая в Исламе, без какого-либо телескопа еще намного глубже погружаешься в беспредельность? Появляется впечатление, что только тонкий листок разделяет миры. «Ля иляха иляллах» это уравнение, непоколебимая опора, на которой они покоятся. И разум обладает проницательностью только тогда, если он точит зубы на этот бриллиант» (Saemtliche Werke, VI., S.378, Serpentara). «В квартале мусульманских купцов – не знаю, какой народности - продавались изделия из серебра и шелка. Меня радовали уже названия на вывесках: амиду, сансиду, сидимед. Я заходил в некоторые из этих лавок. На стенах висели изображения Мекки и благочестивые изречения, что-то вроде «Все меняется, один Бог постоянен», также общераспространенные заповеди, из которых мне особенно понравилась: 1. Если некто не знает, и он не знает, что не знает, тогда он глупец, избегай его. 2. Если некто не знает, и он знает, что не знает, то он заслуживает уважения и достоин стать учеником. 3. Если некто знает, и он не знает, что знает, то он способен стать учителем. 4. Если некто знает, и он знает, что знает, то он пророк, следуй за ним» (Siebzig verweht II, Monrovia, 1.7.3.1979).
В 1985 году он опубликовал некоторые из своих дневниковых записей, посвященных ранним суфиям: «Раннеисламские мистики. Можно было бы цитировать почти на всю тетрадь. Очевидно для нас это едва ли приоткрытая сокровищница. Абу Бакр Шибли, мистик из Багдада, известный за свое эксцентричное поведение, умер в 945 году. О нем: Однажды у него в руке была палка, которая с обоих концов горела ярким пламенем. Его спрашивали: Что ты надумал? Я бегу, чтобы одним концом зажечь рай, а другим ад, чтобы все люди были преданы только лишь Богу. Его изречение «Наука констатирует, знание намекает» (Siebzig verweht III, 489). В последнем издании пятого тома его дневников запись от 2 февраля 1991 гласит: «Получил по почте письмо из Гранады от 29 января: «Дорогой доктор, ассаляму алейкум ва рахматуллах! Чтение Вашей книги «Рабочий» на испанском перевернуло меня целиком. Вы разрушили миф экономического человека, нами самими созданную тюрьму, которая скрыта текущим жизненным процессом. Я баск и с 1986 года мусульманин. Все, что я постиг в Исламе, подтверждает дух и содержание Ваших воззрений. Как я сказал Вам в Бильбао, я считаю Вас мусульманином, моим братом. Благодаря Вашей жизни и трудам Вы распространили дух европейцев за пределы буржуазных норм поведения, Вы избрали путь Ахиллеса – умереть героем, но Аллах продлил Ваши годы, чтобы передать нам Вашу миссию. А Аллах знает лучше. Я хотел бы Вам сказать, что этот дух, который Вы нам передали, будет жить и дальше. Наш Ислам научил нас закону: Единый Бог, правление без государства и торговля без ростовщичества. Мы научены «иману», который придает нам уверенность, если ты Его не видишь. И мы научены «ихсану» ничего не бояться, кроме Аллаха» (Siebzig verweht V, 14). Поколения германистов и критиков полагали, что с трудом вписывающееся в какие-либо рамки творчество Эрнста Юнгера давно должно стать несвоевременным. Но на деле оно становилось моложе и актуальнее. Сегодня для бесчисленного количества людей со всего мира Эрнст Юнгер является ориентиром в мире, пребывающем в процессе великого перехода. Бото Штраус писал на столетний юбилей Юнгера: «Эпоха немецкой послевоенной литературы закончится только тогда, когда всем станет ясно, что на протяжении сорока лет она превзойдена творчеством Юнгера. Для молодых (Юнгер становился) все отчетливее прототипом будущего искусства: тот, кто находится с ним в связи, приходит на смену радикалу-подрывнику, герою времени (Zeit-Heros) в якобинском гельдерлиновском значении. (Botho Straus. Refrain einer tiefer Aufklaerung, in: Magie Heiterkeit. Ernst Juenger zum Hundertsten).
Ахмад Гросс, пер. с немецкого Игнатьева Андрея
http://www.nb-info.ru/revolt/juenger310808.htm